Казалось бы, с этой заповедью у меня нет проблем – я не убивала ни делом, ни словом, ни неисполнением своего долга. Но мне кажется, и в этом мне близок Джуссани, что при разговоре о грехе мы должны иметь ввиду здоровье души. Здорова ли моя душа в этом аспекте?

Убить можно себя, другого и многих.

Искушение убить себя у меня было, особенно сильное, когда я обиделась на очень близкого человека. На самом деле, корень был не только и даже не столько в обиде, сколько в глубоком финансовом кризисе и в том, что я не могла найти своего места на новом месте. Я очень много потеряла, переехав, и ничего на тот момент не нашла. Возникла тупиковая ситуация – мне казалось, что я не могу жить без него, но и жить рядом с ним было слишком мучительно. При всей моей привязанности к нему я никогда не допускала мысли, что для того, чтобы быть рядом, надо перестать быть собой.

Самоубийство я планировала вполне серьезно, но Он действительно очень меня любит: в Бовино нет никаких средств это сделать – оружия у меня нет, утопиться не в чем, броситься неоткуда, отравиться я боялась – хуже нет, как выжить искалеченной. Оставалось повеситься, но надо было купить веревку, подобрать подходящий крюк… Я действительно боялась неудачной попытки. Второй сильный тормоз был – страх навлечь на кого-либо какие-то неприятности. В общем, это оказалось очень сложной, многоходовой задачей. И мне не удалось найти устраивающего меня варианта.

Этот опыт оказался очень полезным. Он сильно изменил мое отношение к людям. Я поняла, что спокойно – хотя бы относительно – переносить хамство можно только относясь к человеку несколько свысока – как к капризному, эгоистичному и дурно воспитанному ребенку. С тех пор мысли о самоубийстве меня не посещают.

Убить другого человека мне хотелось, хотя скорее мне хотелось, чтоб он не существовал, чтоб он исчез. И здесь опять-таки отсутствие реальной возможности убить не приводило меня к серьезному искушению. Хотя, если честно, я вряд ли бы это сделала даже при наличии всех возможностей. Я никогда не испытывала такой ярой ненависти. Но и здесь я не могу считать свою душу абсолютно здоровой.

Вот огнемета мне временами очень не хватало. Это может показаться странным, но я эмоционально понимаю strage как массовое убийство в том числе абсолютно ни в чем передо мной не виноватых. Это желание мне знакомо – взять огнемет и уничтожить. Это стремление уничтожить не людей, а некую реальность, я не знаю, как правильно объяснить. Уничтожить Бовино – как факт, как город… Уничтожить – в Москве – толпу митингующих перед нунциатурой… Это воспринимается не как убийство людей, а именно как уничтожение факта, ситуации, явления… Что при этом погибнут люди, в этот момент совершенно неважно. Такое желание мне знакомо, даже вполне. И вот тут я не уверена, что, если бы у меня оказался в руках огнемет, я бы этого не сделала. Искушение бывало очень сильным. Но огнемета у меня не было.

В этом, наверное, корень болезни моей души – желание уничтожить то, что я не могу изменить и с чем я не могу сожительствовать. С другой стороны – а какой еще есть выход? От человека можно отстраниться, а вот от ситуации, от явления – не всегда… Конечно, можно пытаться изменить себя, но… Мы уже говорили об этом не раз – можно заставить себя не проявлять эмоций, но почти невозможно заставить себя их не испытывать. Тут нужен какой-то ключик, какое-то особое состояние души, которого у меня нет. И в этом каюсь.