О национальных конфликтах в последнее время мы слышим чуть ли не ежедневно. Но существуют ли они сегодня вообще? Такое, казалось бы, парадоксальное сомнение основано на том, что в реальном конфликтном поле доминируют, как правило, не те признаки, которые являются определяющими для национальности, разве что в некой исторической памяти. Конфликт для того, чтобы определяться как национальный, должен иметь в конфликтном поле язык, историю, культуру, тип хозяйствования или более частный вариант признака «национальность». Есть ли они в действительности в тех случаях, когда говорится о национальном конфликте? Как правило, нет. В побоище на Царицынском рынке ни один из интересов не относился к данным категориям.

Во-первых, участвуют в конфликте не целиком национальности и не любые национальности, а только те их части, которые соприкасаются, то есть которым есть, что делить. Вот то, что они делят, и является конфликтным полем. Во-вторых, стоит различать национальные конфликты и националистические. Отличие в том, что в первом случае обе стороны конфликта определены («Бей жидов – спасай Россию). Во втором случае представители одной национальности агрессивны по отношению к представителям любой другой национальности (Россия – для русских). Чаще всего здесь речь идет не столько о национальном конфликте, сколько о конфликте коренного населения и мигрантов. Но об этом ниже.

Национальное самосознание не находится постоянно на одном уровне, оно актуализируется при возникновении психологического, социального или финансового дискомфорта. Это свидетельство того, что «национальность» конфликта – только форма, даже скорее маска. Маска тем более удобная, что любой конфликт имеет некую предысторию и историю. Национальные отношения имеют длительную, зачастую трагическую историю. Но часто они при этом потеряли злободневность. После массового отъезда из России евреев антисемитизм стал по сути анахронизмом, но продолжает возникать в качестве выражения внутреннего социального дискомфорта, напряженности. За реализацией призыва «Бей жидов!» не стоит достижение никакой конкретной цели, но стоит традиция.

Тем не менее конфликты существуют, и если их нельзя определить как национальные, то как можно? Ведь если отделить те из них, которые имеют вполне конкретное, очевидное поле столкновения интересов – как правило, имущественных, - то все равно остается значительная часть, которую, пожалуй, можно определить как конфликт коренного населения и пришлого.

Самое существенное отличие современных мигрантов от истинных кочевых народов в том, что последние перемещались со всей своей социальной структурой, а первые – специфическими группами. Специфика этих групп в том, что в своих корневых сообществах их члены не нашли себе места, то есть оказались маргиналами. Сочетание этих двух характеристик делает весьма вероятной третью – криминогенность. В Москве, по данным опросов, только чуть более 15% москвичей никогда не сталкивались с неприязнью, хулиганскими действиями и развязыванию национальных конфликтов. И приблизительно столько же мигрантов никогда не сталкивались с этими явлениями по отношению к себе со стороны москвичей. Таким образом, если в населенном пункте значительную часть преступлений совершают представители пришлой национальности, то это отнюдь не означает наличия преступных наклонностей у всей этой национальности. Хотя у местных жителей, в основном, знакомых именно с этой ее частью, возникает такое впечатление, а затем и стереотип восприятия. Лишь 1,3% коренного населения (согласно опросам) положительно относятся к присутствию мигрантов (резко отрицательно – 60,5%).

Теперь о кочевом менталитете

Конфликт коренного населения и пришлого имеет историю длиной во много тысяч лет и зародился как конфликт оседлых племен и кочевых. В основе одного из них – высокая значимость недвижимости, прежде всего земли - основного источника и гарантии благосостояния. Второй тип исповедует, скорее, «тактику выжженной земли», покушаясь тем самым «на святое». «Национальные» конфликты 15-летней давности в Татарстане и в Мурманской области были связаны именно с несовместимостью традиционного типа хозяйствования и привнесенного извне.

Но сегодня стоит говорить не только о типе хозяйствования, а о двух типах менталитета. «Кочевой» менталитет требует постоянной (регулярной) смены ситуации. Наиболее очевиден он у бомжей: попытки поселить их в определенном месте предпринимались в разных странах,, но нигде не увенчивались успехом. Отсутствует привязанность не только к месту, но и к собственности, материальным благам (да и духовным тоже).

Говоря о «кочевом» менталитете мы тем самым говорим об отсутствии прямой связи с национальностью. Истории, в том числе советской, известны варианты «кочевого» менталитета у определенных социальных групп. В качестве примера можно привести гидростроителей, кочующих от одной плотины к другой. А когда плотины «кончились», то есть были построены все необходимые на тот период, выяснилось, что появилась новая социальная проблема: куда девать орды строителей, не способных по сути к оседлому образу жизни. Решению этой проблемы должны были послужить либо поворот сибирских рек, либо строительство БАМа – в любом случае вдали от цивилизованных мест.

Добавим еще свойственный ментальным кочевникам низкий уровень образования и связанная с этим невозможность (и нежелание) получить работу - получим весьма питательную среду для возникновения конфликта.

Но важно то, что ментальные кочевники и не стремятся адаптироваться к оседлой жизни, сохраняя инстинкт разрушения. По мнению почти 65% экспертов, именно «кочевники» отрицательно влияют на криминогенную ситуацию и национальные отношения. Во всем мире для снятия напряженности созданы «отдушины» типа Иностранного легиона. Война США в Афганистане и Ираке имеют и эту составляющую – они необходимы не только по экономическим или «демократическим» причинам, но и как выброс наиболее агрессивной части «кочевников». И не поэтому ли (в частности) в истории СССР, а затем РФ есть такие страницы, как войны во Вьетнаме, Афганистане, Чечне?

Вынужденные переселенцы

Второй тип – это вынужденные мигранты – те, кто по экономическим или политическим причинам не нашел места в своей стране. Хотя они тоже эмигрируют отдельными блоками социальной структуры, но для них характерно стремление воссоздать привычный строй жизни. Они переносят на новую почву свою культуру и свою веру.

Конфликт здесь порождает конкуренция за собственность – поскольку она ценна и для местного населения, и для вынужденных переселенцев, что отмечают около12,5% экспертов. Возникают конфликты и из-за вытеснения коренного населения из некоторых сфер деятельности (как правило, традиционных для мигрантов). Но они не так непреодолимы, как в случае ментальных кочевников: раз есть пересечения интересов, значит, при наличии доброй воли, можно достичь компромисса, чему способствует, в частности, более высокий уровень образования вынужденных переселенцев, чем в среднем по России. Кроме того, более 40% из них – нетрудоспособного возраста.

Варианты снятия конфликтности

Поскольку конфликт «кочевых» и «оседлых» имеет богатейшую историю, то и опыт его разрешения накоплен значительный – прежде всего для «ментальных» мигрантов. Это прежде всего создание «отдушин» – контрактной армии, возможно – подразделений МЧС. Интересно, что даже Церковь предпринимала некие шаги в подобном направлении, создав институт миссионеров. С этих позиций «горячие точки» будут существовать всегда.

Для вынужденных мигрантов вопрос заключается в другом. Опять-таки издревле существуют два типа сосуществования «коренных» народов и «пришлых»:

1. Компактное расселение («гетто») уменьшает сферу контактов с коренным населением, облегчает удовлетворение специфических потребностей. Опасности – дает возможность консолидации и реализации своих интересов, в том числе и противоречащих интересам коренного населения..
2. распыленное расселение способствует более легкой адаптации и инкультурации. Опасность – сложность контроля.

Но напоследок вернемся к конфликтам. Определять последние как национальные следует с большой осторожностью и только после анализа всех составляющих. Во-первых, фиксация конфликта как национального провоцирует дальнейший рост агрессивности, создавая как бы предысторию столкновений, а во-вторых, затушевывает действительные причины конфликта, анализ которых способствовал бы снятию напряженности.

И если все же мы все время наталкиваемся на «национальные конфликты», значит, это кому-то выгодно. Тому, кто не хотел бы публичного анализа истинного положения. Или кому удобнее ловить рыбку в мутных водах шовинизма. Или тому, кто не хочет замечать разницу в отношении к мигрантам – дворникам и мигрантам на иномарках. В этом, собственно, основная проблема: слишком многим не хочется знать о результатах конфликтологического исследования.

Мнение москвичей о роли миграции в обществе (в %)
Способствует росту преступности – 50,0
Обостряет напряженность на рынке труда – 37,4
Способствует криминализации бизнеса – 36,5
Распространяет наркотики – 34,7
Восполняет потребность в рабочей силе – 33,8
Усиливает социальную напряженность и враждебность – 32,9
Влияет на расширение теневой экономики – 26,1
Создает возможность обслуживания небогатого населения – 19,4
Вызывает рост цен – 6,8

Мнение москвичей о возможных условиях пребывания мигрантов
Допускать лишь временно для работы без предоставления гражданства – 43,9%
Допускать при условии адаптации к местным обычаям и традициям – 27,3%
Допускать, оставляя возможность сохранять свои обычаи и традиции – 5,4%

Использованы статистические данные Т. Юдиной «Международная миграция в Москве: Социолого-экономический анализ» – Информационно-аналитический сборник «СИМПТОМ» № 10 (128) 2002 г.