Самая большая загадка искусства – его происхождение, причем не только в общем смысле, но и по отношению к отдельным произведениям. И если в “большом” или “высоком” искусстве можно говорить о корнях, влиянии, школе т. п., то искусство декоративно-прикладное в этом смысле часто ставит в тупик.

ВБовино немного произведений искусства любого жанра, в том числе изобразительного. Основное, что привлекает в этом смысле внимание в городе – весьма богатом историей, персонажами, описанном во многих произведениях литературы, - балконные и оконные решетки, разнообразные и редко повторяющие друг друга, представляющие известное стилевое богатство: здесь есть и морские коньки, и два упитанных римлянина, плывущие на лодке, и вензеля, и геометрические и растительные орнаменты. При том, что среди них есть весьма элегантные экземпляры, трудно было бы ожидать от этого вида декоративно-прикладного искусства особого глубокого смысла и некоей философской, а тем более религиозной идеи.

На этом фоне абсолютно неожиданным кажется творчество Антонио Франца (1925'2009), хотя и он работал по металлу. Он происходит из одной из самых старых фамилий города: в приходских книгах 16 века мы уже встречаем “мастро Франца”. Родившийся и выросший в Бовино, простой человек с непростым характером, хотя и много читавший, но отнюдь не широко образованный, верующий, но далекий от богословских споров, он оставил удивительное наследие.

Большинство его работ достаточно традиционны: это люстры, подсвечники, предметы мебели, настенные панно и пр. Многие из них изысканны и даже неожиданны, особенно это касается тех работ, в которых металл сочетается с природными материалами – плодами, орехами, семенами.Есть и маленькие скульптурки, например, всадник и пеший персонаж рядом.

Но два произведения Антонио Франца стоят особняком.

Первое из них – небольшое настольное распятие, подаренное мастером настоятелю прихода отцу Стефано Каприо.

Как известно, распятия можно разделить на две группы. В первую и более многочисленную входят распятия, изображающие страдания Христа на кресте: в набедренной повязке, с терновым венцом на голове, обвисший на кресте, с выражением муки на лице. Вторая группа значительно менее обширна: это так называемые распятия в хитоне или Святой лик. Хотя распятия такого типа известны с древнейших времен, их очень мало.

Практически можно говорить об одной синайской фреске и деревянном распятии из Лукки и подражаниях ему. Речь идет в основном о 12 веке. Самая характерная особенность – Христос одет в хитон, без тернового венца, он не висит на кресте, а как бы прислонился к нему и раскинул руки, готовясь к вознесению. Интерпретация этого образа весьма сложна, вернее, их две: согласно одной, мы имеем перед собой совмещение разных временных этапов – Иисус до распятия в хитоне и без венца (хитон, как известно, был взят воинами – Ин 19,23), Иисус распятый и Иисус возносящийся. Согласно второй интерпретации, речь идет об образе не Христа, но его духа, который он испустил (Мт 27, 50 , Мк 15, 39).

Как уже говорилось, это редкий тип распятия. В Бовино он известен только по медальону, обнаруженному в крипте кафедрального собора уже после смерти Антонио Франца.

Распятие из церкви Святой Марии Константинопольской, ныне хранящееся в кафедральном соборе, тоже первой группы (почему это важно, станет понятно чуть ниже). И тем не менее настольное распятие Антонио Франца – Святой лик, не обвисший на кресте, а опершийся ступнями на перекладину и раскинувший руки, готовясь вознестись. Изображение тяготеет ко второй интерпретации по двум элементам: сам крест «бесплотен», он дан только контуром и к нему явно невозможно ничего прибить, а Христос – безбородый, что не соответствует его иконографии, но вот о бороде духа нигде упоминаний нет. Терновый венец как бы намечен, но это скорее нимб, слишком уж длинны предполагаемые колючки. Откуда родился этот образ в бовинском мастере?

Вторая и значительно более крупная работа Антонио Франца – эдикола, посвященная святой Марии Константинопольской, стоящая на подъезде к Бовино. Раньше здесь существовал храм Святой Марии Константинопольской, в которой подросток Антонио переводил дух, возвращаясь в полдень домой по горной дороге. Затем храм был разрушен, и Франца создал свою эдиколу.

Она представляет собой триптих или, если угодно, складень с святой Марией в центре, распятием по ее правую руку и Христом-царем по левую. Уже сама композиция весьма значима: Дева Мария находится между распятием, т. е. концом первого пришествия, и Христом-царем, т. е. началом пришествия второго. Любопытно, что это действительно так: после вознесения Христа с людьми общается именно его мать, о чем свидетельствуют многочисленные марианские явления при почти полном отсутствии явлений христовых. И это тоже вполне богословски оправданное построение.

Однако и каждый элемент триптиха несет в себе некий богословский смысл. Начнем с Христа-царя. Он изображен в царском одеянии – длинной тунике, украшенной цветами. На груди изображено сердце с крестом. Любопытно, что Христос-царь не держит в руках никаких символов царской власти – ни скипетра, ни державы, ни Евангелия. Лицо Иисуса очень далеко от лица Доброго пастыря: это Христос, пришедший судить живых и мертвых. Этот лик гораздо ближе к строгим ликам икон, чем к западной традиции. Нам ничего не известно о почитании или даже просто распространении икон в Бовино, однако в регионе в целом такое почитание засвидетельствовано, правда, не в варианте Христа-царя. Отметим также наличие бороды, в отличие от настольного распятия.

Голову Христа-царя венчает некий головной убор, на первый взгляд вызывающий ассоциации с головным убором индейского вождя. Затем становится ясно, что это не корона, а молнии, исходящие из одного центра. В Библии молнии упоминаются неоднократно, в частности, они сопровождают появление Бога в книге Исход (19.16 – 20.18). Но наиболее интересно присутствие молний в Откровении святого Иоанна: «от престола исходили молнии и громы и гласы» (4.5), «И взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясение» (8.5), «И отверзся храм Божий на небе, и явился ковчег завета Его в храме Его; и произошли молнии и голоса…» (11.19). Именно таким должен быть Христос-царь, пришедший судить живых и мертвых, в представлении Антонио Франца.

Распятие по правую руку от Девы Марии в целом отличается от настольного распятия Антонио Франца: Христос с терновым венцом на голове обвис на кресте, хотя и здесь терновый венец более похож на корону. Христос бородат. Хитон не проявлен, но на месте предполагаемой набедренной повязки мы видим пояс с длинными концами. Около него две женщины в платьях до колен и в косынках. А вот под крестом – две неожиданные фигуры: паломника и рыцаря. Коленопреклоненный рыцарь склонился и перед распятием, и перед стоящим паломником.

Надо сказать, что и эта иконография не является особо распространенной и связана, как правило, с конкретным историческим или легендарным сюжетом. Особых городских легенд на этот счет нет, как нет и свидетельств их существования в прошлом.

История Бовино на сей день мало что знает о рыцарях и паломниках. И если упоминания о существовании в городе странноприимного дома для паломников, направлявшихся к святилищу Михаила архангела на Гаргано еще встречаются в некоторых исторических книгах, то о присутствии здесь рыцарей ордена Калатрава начали говорить недавно, уже после создания эдиколы. Мы опять сталкиваемся с неким прозрением, не обусловленным очевидным образом реальностью, в которой жил и творил Антонио Франца.

Центральная фигура триптиха – святая Мария Константинопольская. В южной Италии культ святой Марии Константинопольской был очень распространен, но интересно отметить, что во многих случаях он совершенно не связан со знаменитой иконой. Это любопытно, потому что, как вполне ясно, определение «Константинопольская» относится именно к изображению, а не к персонажу.

Почитание святой Марии Константинопольской прошло в три этапа, и каждому этапу соответствует свой тип изображения.

Считается, что евангелист Лука изобразил Мадонну в полный рост на стене в Лидде. Затем святой Герман велел перенести изображение на доску, которую и отвез в Константинополь, где был избран патриархом. В период иконоборчества образ был укорочен и его копии в таком виде достигли южной Италии. На этом этапе на иконе присутствуют только Мадонна с Младенцем. Икона почиталась во многих городах Puglia (Bari, Acquaviva delle Fonti), Abruzzo и Molise (Ortona и Portocannone), Campania (Ischia, Terranova и Felitto).

Однако наиболее распространено – особенно в храмах Sicilia и Sardegna – почитание изображение Богоматери с Младенцем у ящика, который несут на спине два монаха. Вдали виден горящий Константинополь. Этот тип иконы связан с историей «путешествия» иконы и с легендой о ее прибытии на юг Италии. В 1261 король Константинополя Балдуин II, вынужденный бежать из города на венецианском корабле, увез с собой часть иконы, а именно изображение головы Мадонны. Фрагмент был затем подарен его внучке, Caterina di Valois, жене Filippo d’Angiò, князя Taranto и сына Carlo II d’Angiò, неаполитанского короля. В 1310 году Катерина пожертвовала образ монастырю Montevergine. На копиях к этой части иконы, помещенной в центре изображения, добавлены легендарные детали – горящий город и монахи.

Третий этап почитания святой Марии Константинопольской связан с событиями более поздними, а именно с явлением святой Марии Константинопольской в Неаполе в 1529 г.

Неаполь и прежде был центром почитания святой Марии Константинопольской. Летописец Грегорио Россо писал, что «1528 год был самым несчастливым во всей Италии, но особенно в нашем Неаполитанском королевстве, потому что здесь лютовали три кары Божьих: война, чума и голод». В то же время король Франции Франциск I послал в Италию армию Лотрека, которая двинулась на Неаполь, зная о бедственном положении города. Однако и войска Лотрека опустошала чума. Остатки французской армии были окончательно разбиты 8 сентября 1528 года, в праздник рождества Богородицы.

Эпидемия длилась вплоть до начала 1529 г. Летописец Россо пишет: "В июне месяце того же 1529 года, в третий день Розовой Пасхи (вторник после Пятидесятницы), была обнаружена у городской стены Неаполя икона Святейшей Богоматери. Ее место нахождение указала некая старушка, которой Богоматерь обещала конец эпидемии, что и произошло. Мадонна Константинопольская освободила Неаполь не только от чумы, но и от войны…".

Изображение Богоматери, найденное старушкой, было явно византийского стиля, созданное на мраморной доске неаполитанским художником конца XV века. Сверху два ангела держат зеленый занавес, на фоне которого изображена Святая Мария между святым Иоанном Крестителем и святым Иоанном Евангелистом. Ниже два склонившихся ангела надувают облака, которые разделяют небесное явление и панораму Константинополя в огне; на город льют из двух амфор воду два маленьких ангела.

Святая Мария Константинопольская покровительствует делам семейным и особенно женщинам – жертвам жестокости мужей или родственников. И этот образ очень далек от созданного Антонио Франца.

В бовинской церкви Святой Марии Константинопольской почиталась картина, по сей день существующая, неаполитанского этапа ее культа. Святая Мария Константинопольская Антонио Франца явно относится к первому этапу, правда, она без Младенца. Единственная параллель – достаточно странная – это то, что неаполитанский образ Марии Константинопольской помещен между двумя Иоаннами – Крестителем и Евангелистом, - а Мадонна Антонио Франца – между двумя Иисусами – распятым и воскресшим. Абсолютно иконный лик Марии темен и суров. На голове корона из языков пламени. Почему воображение человека, привыкшего почитать белую пышнотелую Мадонну, смотрящую с облака на земной мир, породило такой непохожий, если не сказать противоположный образ?

Стеклянный колпак, под который помещена фигура святой Марии, венчает еще одно распятие, гораздо более похожее на его настольный вариант. Это тоже распятие в хитоне и без бороды. Лунообразный лик спокоен и умиротворен.

Конечно, есть в триптихе и цветы и растительные элементы, которые, однако, не затемняют основные образы.

Интересно, что при всей суровости образов триптиха – и Христа-царя, и Девы Марии, да и Христа на распятии – он не пугает и даже не призывает к покаянию. В этих образах чувствуется мощная сила, которая порождает странную, казалось бы, ассоциацию – dura lex, sed lex. И почему-то успокаивает гораздо больше, чем образы милосердных и любящих Сына и Матери. На Христа и Марию Антонио Франца можно положиться.